Мы публикуем материал, который подготовил для сайт белорусский журналист Василий СЕМАШКО по итогам своих многочисленных поездок в белорусский сегмент чернобыльской зоны за последние годы.

Фотографии в тексте сделаны Василием Семашко (цветные) и Сергеем Плыткевичем (чёрно-белые). Просмотреть фотографии в полном размере можно щёлкнув по ним левой клавишей мыши.

Полесский заповедник

Белорусское восточное Полесье - часть самого большого болота Европы, расположенного по берегам реки Припять.

Равнинная местность, непроходимые болота, частично уничтоженные мелиорацией 1960-1970-х годов, песчаные островки с сосновыми лесами, полноводная Припять с бесчисленными лабиринтами проток по обоим берегам, где местами встречаются природные пляжи с изумительно белым кварцевым песком.

Разлив реки Припять

Чернобыльская катастрофа разделила здешнюю жизнь на "до" и "после". "До" - спокойная размеренная жизнь, когда из белорусских деревень ездили в Припять в магазины, а кое-кто из белорусов даже работал на Чернобыльской АЭС. "После" - то, что можно увидеть сейчас.

Планы по эвакуации населения из 30-км зоны в случае аварии на ЧАЭС были разработаны задолго до аварии, которая в целом подтвердила правильность этих расчётов. Население из этой зоны было эвакуировано в первые дни катастрофы.

Частично зону успели обнести забором из колючей проволоки, а в 1988 году объявили заповедником. Судя по наличию на деревянных столбиках пластиковых изоляторов, предусматривалась сигнализация. Остатки этого забора, уже в поваленном виде, ещё можно видеть в некоторых местах как в Беларуси, так и в Украине.

Позже стало ясно, что радиоактивные осадки выпали крайне неравномерно. Есть практически чистые места в 30-км зоне, а кое-где пришлось отселять людей аж за 150 километров. Из-за этого в Беларуси границы зоны отселения корректировались до 1992 года.

Также при отселении в Беларуси постарались не трогать районные центры и некоторые важные дороги. В итоге, границы зоны отселения получились весьма извилистые. Так, граница запретной зоны пролегла рядом с оживлённой автомобильной дорогой Хойники-Брагин и дальше по окраине Брагина.

Полесский государственный радиационно-экологический заповедник был организован в 1988 году в белорусской части зоны отчуждения на территории трёх наиболее пострадавших от катастрофы районов Гомельской области - Брагинского, Хойникского и Наровлянского.

На территории заповедника находятся 96 покинутых населённых пунктов, где до аварии проживало более 22 тысяч жителей. Администрация ПГРЭЗ расположена в городе Хойники.

Первоначально площадь ПГРЭЗ составляла 1313 км 2 . После присоединения к нему в 1993 году части прилегающей отселённой территории площадь заповедника составляет 2154 км 2 , что превратило его в крупнейший в Беларуси.

На территории ПГРЭЗ сосредоточено около 30% от выпавшего на территорию Беларуси цезия-137, 73% стронция-90, 97% изотопов плутония-238, 239, 240. Плотность загрязнения почв достигает 1350 Ки/км 2 по цезию-137, 70 Ки/км 2 - по стронцию-90, 5 Ки/км 2 - по изотопам плутония и америция-241.

В связи с наличием в экосистемах значительных количеств долгоживущих изотопов плутония и америция основная территория заповедника даже в отдаленной перспективе не может быть возвращена в хозяйственное пользование.

В Полесском государственном радиационно-экологическом заповеднике зарегистрирован 1251 вид растений, это более двух третей флоры страны, 18 из них занесены в Международную Красную книгу и Красную книгу Республики Беларусь. Фауна включает 54 вида млекопитающих, 25 видов рыб, 280 видов птиц. Более 40 видов животных относят к редким и исчезающим.

Штат сотрудников заповедника составляет около 700 человек, из них 10 - с учёной степенью. Ежегодные затраты на заповедник составляют около 4 миллионов долларов США.

Белорусская зона

Первые годы после аварии основной задачей охраны было не допустить разграбления оставленного имущества. Тогда люди не осознавали всей значимости катастрофы и рассчитывали к осени вернуться в свои дома.

Первоначально на КПП запретной зоны дежурили направляемые сюда в двухнедельную командировку милиционеры, для которых эта командировка превращалась в двухнедельный запой. Позже их заменили сотрудники заповедника из местных жителей, и порядка стало немного больше. Местная милиция также участвует в охране заповедника - их автомобили имеют знак радиационной опасности.

Именно Чернобыльская катастрофа стала в Беларуси толчком к основанию министерства по чрезвычайным ситуациям. В 1990-1991 годах создан Государственный комитет БССР по проблемам последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС (Госкомчернобыль БССР), который в 1995 году был реорганизован в министерство по чрезвычайным ситуациям и защите населения от последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС.

В 1998 году слова "и защите населения от последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС" в названии "МЧС" были упразднены, Госкомчернобыль стал частью МЧС.

В 2001 году Госкомчернобыль зачем-то выделили из МЧС в отдельную структуру при Совете Министров Беларуси, чтобы затем в 2006 году вновь вернуть его в состав МЧС.

Сейчас основная задача заповедника - обеспечение в зоне состояния покоя, чтобы выпавшие радионуклиды не переносились на чистую территорию.

Именно поэтому заповедник работает в режиме закрытости - в зоне запрещены какие-либо виды производственной деятельности, да и в целом присутствие посторонних там сводится к минимуму.

Белорусская чернобыльская зона делится на следующие части. Ближе к ЧАЭС расположена зона отчуждения с наиболее высоким уровнем радиационного загрязнения. В зоне отчуждения запрещена всякая деятельность человека.

Дальше от эпицентра расположена зона отселения. Здесь разрешена ограниченная деятельность человека. В основном, это посадка леса с целью предотвращения ветровой эрозии почвы и перекрытие старых оросительных каналов с целью заболачивания местности для уменьшения риска возникновения пожаров.

Для этой же цели с разных регионов Беларуси в зону свозятся ставшие ненужными с развитием спутниковой навигации геодезические сигналы, которые здесь используются как наблюдательные вышки для обнаружения очагов возгорания.

Также эти вышки можно использовать как телефонный переговорный пункт - у земли сотовая связь отсутствует, а на высоте более 20 метров - отлично работает в любой части зоны. Причем, во многих местах ловятся и украинские мобильные операторы.

Иногда в зону наведываются браконьеры. С каждым годом их становится всё меньше - существенно увеличились штрафы, начали применять практику конфискации автотранспорта, и стала лучше работать охрана.

В отличие от Украины, где развит так называемый "чернобыльский туризм" - организованные экскурсии к ЧАЭС и посещение Припяти - в Беларуси подобного нет, и пока не планируется.

В зону пускают по специальному разрешению тех, кому это необходимо по работе, в том числе и журналистов (далеко не всех), а также с целью похоронить покойника в родных местах. Впрочем, раз в год зону может посетить любой желающий, о чём написано ниже.

Бабчин

Если в украинской части Чернобыльской зоны имеются относительно крупные города Чернобыль и Припять, железная дорога, то в Беларуси - только деревни, в которых даже не было церквей.

Если в Украине центральным въездом в Чернобыльскую зону является КПП "Дитятки", то в Беларуси это КПП "Бабчин" в 20 километрах от Хойников.

Здесь размещены научные лаборатории заповедника, гостиница для научного персонала, парк автотехники для работы в зоне.

На территорию заповедника со строгой охраной завезены разнообразные животные и растения, способные выжить в этой климатической зоне - эдакий "Ноев ковчег", где ведут исследования учёные, изучая жизнь в условиях повышенного фона и минимального вмешательства человека. Ценность таких исследований уникальна, другого такого места на Земле не существует.

Передвижение в зоне осуществляется по нескольким автомобильным дорогам, за которыми ухаживает администрация.

Остальные дороги более чем за четверть века пришли в негодность не без помощи работников заповедника с целью недопущения посторонних. Так, на некоторых ликвидированных дорогах есть шанс наехать на специально спрятанные бороны зубьями к верху - сюрприз для браконьеров.

Зато действующие дороги в зоне заасфальтированы и в неплохом состоянии. Их отличительная черта - отсутствие разметки.

Чернобыльские зубры

Через несколько километров от Бабчина к центру зоны еще один КПП с украинским названием "Майдан". Поблизости от него расположен зубрятник.

После создания заповедника сюда из Беловежской пущи завезли зубров, и за последующие года они размножились в несколько раз. В чернобыльском зубрятнике огорожен домик лесника, вокруг которого зимой собираются лесные жители.

О грустном

Все деревни в зоне давно разграблены. Грабили их в основном бывшие жители, часть которых была переселена в близлежащие относительно чистые места.

Грабили постепенно. Когда в 1986 году эвакуировали население, объясняли, что домой вернутся через несколько месяцев. Нередко семьи уезжали с небольшими сумками, оставляя дома с нажитым имуществом под защиту навесного замка и бумажной наклейки со штампом местной милиции.

Кто-то осел поблизости в Хойниках или в Брагине, другие - за 400 километров на севере Беларуси, а кого-то занесло в Подмосковье.

Позже осевшие вблизи Чернобыльской зоны, имели возможность, легально или не совсем, вывезти оттуда своё имущество. Попутно прихватывали и имущество соседей.

Так, жительница Хойников, рассказывая о чернобыльских переселенцах и указывая на дома, поясняла: "Этот десяток велосипедов вывез оттуда, та женщина - люстры тащила, из того дома - несколько холодильников и телевизоров приволок…".

По происшествии 10-15 лет после катастрофы в погребах покинутых деревень можно было увидеть домашние закатки. Теперь и их нет.

С некоторых домов умудряются снимать оцинкованную жесть с крыши. А из обстановки осталось то, что не представляет для местного населения практической ценности.

Ближе к центру зоны дома разграблены немного меньше. По остаткам обстановки видно, когда здесь закончилась жизнь - в домах остались газеты первых чисел мая 1986 года с праздничными поздравлениями ЦК КПСС, бутылки из-под водки с указанием цены в 5 руб. 30 коп., стеклянные бутылки из-под молока, "Пепси-колы" и т.п.

Очень интересно было находить оставленные фотографии, а иногда и негативные черно-белые фотоплёнки, на которых зафиксирована жизнь деревни.

Из предметов народного быта часто попадаются керамические кувшины, а в кладовке как-то видел лапти и моток лыка.

Музей

Отселённые деревни обозначены памятными камнями с указанием названия, количества проживавших там человек и времени отселения.

По своей инициативе из предметов народного быта сотрудники заповедника сделали в Бабчине отличный музей. Жаль, что он находится формально на территории запретной зоны, и без специального пропуска его не посетишь.

Чернобыльские кладбища

Если деревни в зоне мёртвые, то некоторые кладбища - действующие. На них хоронят живших когда-то в этих местах. Раз в год несколько дней на Радуницу - день поминовения умерших - выходной в Беларуси, кладбища в зоне открыты для свободного посещения с 8 до 18 часов.

При въезде на КПП переписывают данные водителя, его автомобиля, количество пассажиров и со слов водителя записывают название бывшего населённого пункта, куда направляется автомобиль.

Последнее делается для безопасности приезжающих. Случись что с автомобилем, администрация будет знать где искать. Сотовая связь в зоне на высотах человеческого роста практически не действует.

В эти дни на кладбищах крупных деревень дежурят сотрудники заповедника, милиции и МЧС, основная задача которых - следить за противопожарной безопасностью.

Формально, в дни Радуницы разрешено посещать исключительно кладбища без права хождения по покинутой деревне. А реально, дни Радуницы - единственная возможность для большинства людей увидеть белорусскую чернобыльскую зону.

Сотрудники заповедника постоянно поддерживают в порядке воинские захоронения. Причём, в этом деле они немного перебарщивают - скульптурные композиции они разукрасили цветными красками, отчего памятники стали напоминать гигантские детские игрушки.

При выезде из зоны - дозиметрический контроль транспортного средства. При превышении фона машину отправляют на мойку заповедника. Ещё осмотр багажника - что-либо вывозить из зоны запрещено. Впрочем, всё ценное давно вывезено.

На Радуницу на кладбищах покинутых деревень собираются те, кто когда-то жил здесь, и кого теперь разбросало по разным уголкам Беларуси, Украины, России. Иные не виделись четверть века. Кто-то привозит детей, а то и внуков, показывая им хаты, где когда-то жили, и где безопасно жить можно будет только далёким поколениям.

Вспоминаю, как мужчина водил внучку по хмызняку, рассказывая, что здесь была главная улица деревни Борщёвка. Показывая разграбленный дом, рассказывал, что здесь жила её бабушка. Зайдя в другой разграбленный дом, вытирая слезу, вспоминал, как в детстве любил лежать на этой печке.

А когда из какого-то дома я принёс мужчине оставленное свидетельство о браке с фотографией девушки, он просиял: "Когда-то я за ней ухаживал!".

Красноселье

Более чем за четверть века в запретной зоне природа без вмешательства человека вернулась в своё первоначальное состояние.

Сельские дворы заросли хмызняком так, что летом домов практически не видно. На дороге можно часто встретить кабанов, косуль, лис, волков, лосей. Очень много ужей и гадюк.

Здесь заметил интересную особенность - в нежилых деревнях не селятся аисты. С территории Украины, где браконьерам было вольготней из-за слабости охраны, в Беларусь через реку Припять перебралось несколько лошадей Пржевальского, которых когда-то завезли в Украину.

А вот знаменитых чернобыльских мутантов, которыми любят пугать народ "диванные путешественники", никто не видел.

Когда на эту тему разговаривал с биологами заповедника, то они говорили, что в условиях повышенной радиации некоторые органы у животных начинают работать по-другому. На вопрос, хорошо или плохо, отвечали, что ни хорошо, ни плохо, а просто по-другому.

Чем ближе к эпицентру зоны, тем выше уровень радиации. Если на границе зоны в Бабчине радиометр показывает около 50 мкР/ч, то в районе деревни Красноселье - около 200 мкР/ч, а в отдельных местах и до 1000 мкР/ч.

Красноселье находится на небольшой песчаной возвышенности около Припяти. На холмике - геодезический сигнал, откуда вдали можно увидеть ЧАЭС и несколько многоэтажек города Припять, до которых 23 километра.

В этом месте стоит предупреждающий знак о высокой загрязнённости плутонием. Плутоний-241 постепенно распадается в америций-241, который хорошо растворим в воде.

Стоя на смотровой площадке 30-метровой вышки и обозревая непригодную для жизни человека в ближайшие столетия огромную равнину, которую сделал такой едва заметный на горизонте энергоблок, начинаешь осознавать - мирный атом не игрушка.

Масаны

Масаны - так называлась небольшая деревенька на самой границе с Украиной, которая проходит по краю деревни. До катастрофы здесь жила 21 семья. Масаны в войну пытались уничтожить фашисты, убив почти всех жителей. Войну деревня пережила.

Когда-то некоторые жители ездили на велосипедах работать на ЧАЭС или в Припять. От Масанов до четвёртого энергоблока не более 14 километров. Если поблизости от ЧАЭС проходила дезактивация со снятием верхнего слоя грунта, то в районе Масанов горячие частицы остались лежать нетронутыми. Здесь один из самых высоких уровней радиационного загрязнения на планете Земля.

И именно здесь в 1994 году было решено создать научную станцию для контроля ЧАЭС. Был выбран сохранившийся дом, с прилегающей территории был снят верхний слой грунта, вместо него привезен чистый. Была пробурена водозаборная скважина и созданы условия для относительно безопасной жизни. Также была построена метеорологическая площадка.

С закрытием ЧАЭС приоритетом станции Масаны стало наблюдение за животным и растительным миром. Окружающая Масаны местность очень удачно сочетает все существующие особенности белорусского Полесья: рядом река Припять с небольшими протоками и прибрежными озёрцами, болота, песчаные невысокие дюны, сосновые и лиственные леса, поле.

В Масанах постоянно вахтовым методом по 10-12 дней в месяц живут двое ученых. Несмотря на наличие собственной скважины, предпочитают здесь употреблять привозную воду.

Раньше деревня Масаны получала электроэнергию от ЧАЭС. Теперь энергоснабжение станции осуществляется от панелей солнечных батарей и бензогенератора. В основном электроэнергия нужна на освещение, работу небольшого телевизора, радиостанции и ноутбуков. Из-за невысокой мощности энергоснабжения, вся техника и освещение на станции переведено на 12 В.

Кроме учёных, на станции постоянно проживают собачка и кот. В гости к ним периодически наведываются кабаны и другие дикие животные.

Сотрудник Андрей Раздорских

С наблюдательной вышки, особенно во второй половине дня, хорошо видны корпуса ЧАЭС, дома Припяти, огромная приёмная антенна заброшенной станции загоризонтной локации "Чернобыль-2". По ночам среди тёмной нежилой местности зарево освещения над ЧАЭС смотрится особенно ярко.

А кроме всего прочего, наблюдательная вышка в Масанах служит местом доступа в Интернет - своеобразное Интернет-кафе "высокого уровня", куда надо карабкаться с ноутбуком.

Условия на научной станции Масаны своеобразные, и юмор тоже.

Тропинки, по которым часто передвигаются сотрудники, вымощены деревянными настилами. На крыльце перед входом в дом - углубление с водой для смывания пыли с обуви.

Фон здесь один из самых высоких в Чернобыльской зоне, выше, чем рядом с ЧАЭС. Дело в том, что территория, непосредственно прилегающая к ЧАЭС, была тщательно дезактивирована. Загрязнённый грунт захоронен, на его место привезён чистый. То же самое сделано с асфальтом. Высокий фон около ЧАЭС даёт гамма-излучение, проникающее сквозь стены "объекта укрытие" - саркофага.

А на расстоянии нескольких километров от ЧАЭС горячие частицы содержимого реактора остались нетронутыми в верхнем слое грунта. В других местах в Масанах мой радиометр показывал 5000 мкР/ч.

Рекордный фон, по словам учёных - сам измерять не пошёл - 15000 мкР/ч в нескольких сотнях метров от научной станции около засохшего небольшого дубка, где лежит микроскопическая горячая частица. Этот дубок хорошо знают бывающие в зоне белорусские радиологи. А в первые дни после катастрофы в ближайших деревнях фон был намного выше.

Как-то один из учёных рассказывал, что когда ему очень захотелось свежей рыбы, несмотря на её высокую радиоактивность, наловил её в небольшом озерце. Из-за того, что стронций-90 из организма не выводится, пришлось тщательно очистить её от костей, где скапливается стронций.

Рыба имеет превышение нормы по цезию-137 в десятки, а то и сотни раз. Но цезий хорошо выводится из организма, особенно употреблением пектина. Пришлось любителю свежей рыбки две недели налечь на зефир и мармелад.

Если везти из здешних мест лосиные рога, то учёные советуют их покрыть лаком. На вопрос удивляются: "Неужели непонятно? В рогах полно стронция, который даёт бета-излучение, а оно таким способом уменьшается". Как это сам не догадался? Впрочем, специалисты советуют для большей безопасности держать такие рога на расстоянии полутора метров от себя.

Тульговичи

Давно стала достопримечательностью и местом паломничества снимающих журналистов деревня Тульговичи Хойникского района.

Деревня находится в более чем 50 километрах от АЭС и была отселена в 1991 году. Но восемь, в основном, пожилых жителей, отказались покидать родные места. Власти не стали настаивать.

В деревне оставили работающую ЛЭП, проводную телефонную связь, раз в неделю сюда приезжает автолавка, почтовая машина, привозящая пенсии, регулярно посещает их врач.

Юридически та часть большой деревни, где живут люди, не является запретной для свободного посещения чернобыльской зоной. Также формально жители Тульгович не имеют права выходить за пределы своего "островка" без соответствующего пропуска.

Для посещения Тульгович родственникам живущих там "аборигенов" также приходиться оформлять пропуска. А сами сельчане мало куда выезжают - сказывается возраст, ведя обычный деревенский быт - работают в огородах, возятся с домашним скотом, рыбачат на небольшой речке, протекающей через деревню, или ходят рыбачить на Припять.

Дед Иван Шеменок прославился изготовлением отменного самогона, который у него регулярно покупали сотрудники заповедника, да в таких количествах, что деда пришлось руководству заповедника оштрафовать.

В Тульговичах довелось увидеть пасущихся среди брошенных домов домашних свиней, у которых, судя по густой шерсти и большим клыкам, кто-то из родителей был дикой особью.

Лет 10 назад православный батюшка из Хойников попытался из пустующего дома в Тульговичах сделать церковь. Подсвечник заменил тазик с песком, иконы были из типографии, рушники - местные.

Из-за малого количества прихожан доход храм не давал, батюшке из Хойников ездить сюда было неудобно. В итоге церковь опустела.

Радиационный фон в Тульговичах около 100 мкР/ч при норме в 20-25. Для чернобыльской зоны это не много. Продукты питания, выращенные здесь, и мясо местных животных фонят выше нормы, но это не мешает приезжающим родственникам увозить "от дедушки" местные деликатесы.

За годы послечернобыльской жизни население Тульгович уменьшилось на два человека. Через 10-15 лет эта деревня перейдёт в категорию нежилых.

В 2013 году население Тульговичей сократилось до трёх человек. - Прим. сайт.

Борщёвка и Дроньки

А это фотографии из деревни Борщёвка. На снимке со змеями - обыкновенная и редкая чёрная гадюка.

А теперь - деревня Дроньки. Эта женщина увидела свой дом впервые за 20 с лишним лет. Крыши у дома нет, украли.

Радуница в Дроньках. Могилы в этой местности украшают рушниками. Пожарные следят, чтобы в этот день не случилось пожаров.

О настоящем и будущем

Ещё несколько человек формально проживают на территории чернобыльской зоны, но это в граничащих с зоной деревнях. В конце 1980-ых - начале 1990-ых в неспокойное время развала СССР и межнациональных конфликтов многие пустующие дома на окраине чернобыльской зоны заселили беженцы из многих регионов бывшего СССР.

Тогда на легальность из проживания власти не обращали внимания - селу нужны рабочие руки. Среди таких беженцев оказалось много хороших специалистов, в том числе и врачей.

Таинственных самосёлов, тайно проживающих в заброшенных деревнях в глубине белорусской части чернобыльской зоны, не существует. Достаточно посмотреть на состояние тех домов, чтобы понять, что долго там не проживёшь.

Тайно долго прожить в глубине зоны без энергоснабжения, без дорог может только профессионально подготовленный человек, предпринимая серьёзные меры для своего сокрытия, а пожилым людям это не под силу.

В противном случае робинзона очень быстро депортирует охрана заповедника. Да и скрываться от государства проще в других местах, нежели на охраняемой территории, где дымок костра сразу же привлекает внимание охраны.

Вероятное будущее белорусской части чернобыльской зоны видится таким. В некоторых местах зона будет сокращена в связи с уменьшением фона. Через четверть века запустения поля распахиваются около самой границы зоны, в прилегающих деревнях заброшенные дома подчистую сносятся по варианту "зелёная лужайка" согласно программе благоустройства.

Более загрязнённые места останутся нежилыми ещё многие поколения.

Масао Ёсида умер от рака пищевода в 58 лет.

Глядя на карту Гомельской области, не перестаешь удивляться, как интересно провели границу зоны отселения в результате Чернобыльской катастрофы. Когда едешь из Хойников в Брагин, то, оказывается, по правую сторону дороги жить нельзя из-за высокого радиационного загрязнения, а с левой стороны - все в порядке: живи и радуйся чистой природе. Сам Брагин тоже оказался чистым, но к западу от города уже начинается зона отселения.

Находиться в зоне отселения без соответствующего разрешения запрещено - предусмотрен штраф от 10 до 50 базовых величин. В Брагине, как и в соседних райцентрах, часть территории которых попадает в зону отселения, сооружен монумент в память ставших жертвой атомной аварии деревень.

Среди прочих там указана Красная Гора. Находится эта деревня в двух километрах от Брагина, с правой стороны дороги Хойники-Брагин.

Съезд с дороги в эту деревню когда-то преграждал шлагбаум. Как и на всех дорогах, ведущих в зону отселения, там стоит предупреждающий указатель. На придорожном валуне краской указано, что деревня Красная Гора отселена 1 сентября 1986 года.

В действительности, Красную Гору нельзя назвать нежилой деревней. Здесь продолжает жить одна семья. Их дом выделяется среди прочих - подчистую разграбленных. Первым делом из брошенных домов выдирали половые доски - на Полесье полы часто сделаны из дуба, потом - рамы, затем - кровельное железо. Иногда вывозили и срубы. За 23 года дворы заросли густым хмызняком.

Дома, находящиеся около единственного жилого, разграблены чуть меньше. К жилому дому подведено электричество. За глухим забором лает несколько собак.

Чужаков здесь встречают настороженно. Жители «нежилых» деревень при появлении незнакомцев предпочитают затаиться. Не исключена вероятность, что чужаки могут нарваться и на выстрел.

Глядя из-за занавески на то, как я снимаю эту деревню, обитатели дома наконец-то убеждаются, что на мародера я не похож, и выходят на дорогу. Иван Шилец и его жена Вера Шилец .

Прошу рассказать их о себе и о деревне. Несмотря на то, что каждый год по дороге Хойники-Брагин ездит множество журналистов, а иногда и президент Беларуси, в Красную Гору почти никто не заглядывает.

Самоселами их назвать нельзя. Семья проживала здесь и до 26 апреля 1986 года. Просто Чернобыль разделил их жизнь на «до» и «после» катастрофы. Стоя среди разграбленных домов родной деревни, Иван и Вера с увлечением рассказывают о дочернобыльской жизни, вспоминая какой богатый был их колхоз. Вспоминают то лето.

«Нам же никто не говорил, какая в 1986 году радиация была. Лето жаркое было, работали в поле. А как урожай убрали, сказали, уезжайте - здесь жить нельзя. Что же получается, пока урожай не убрали, можно было жить, а потом стало нельзя? И куда этот урожай дели?».

В период рассвета демократии в Беларуси на эти вопросы уже искали ответ на уровне Верховного Совета. Так и не нашли. Теперь вновь происходит освоение земель в зоне отселения - сразу за деревней видно вспаханное поле. То есть, жить в зоне отселения нельзя, а сельхозпродукцию выращивать можно. Приятного аппетита!

«Выехали мы отсюда, получили квартиру, а вскоре председатель сельсовета говорит: «Кто желает, можете возвращаться». Мы квартиру государству отдали, вернулись в свой дом. А потом председатель райисполкома сказал, что нельзя жить здесь. А нам куда возвращаться? Чиновники говорят: «Вам квартиру уже давали, второй раз не положено». Вот и пришлось остаться».

Электричество у них отключать не стали. Через вспаханное посевное поле зоны отселения видны жилые дома Брагина. Когда из зоны отселения смотришь на кажущийся мегаполисом райцентр, особенно сильно чувствуешь энергетику Чернобыльской зоны.

«Особенно страшно было первую зиму после катастрофы жить. Очень одиноко было. Сейчас смирились, но привыкнуть к одиночеству не можем».

Насмотревшись белорусского телевидения, глава семьи спрашивает меня, действительно ли «радиация отсюда ушла». «А то, говорят, теперь все в порядке стало, можно жить, можно сеять».

Бытовым дозиметром замеряю фон. Повышенный, но до считающегося опасным не дотягивает. Был я в Красной Горе, когда еще лежал снег и пыли не было, поэтому фон довольно низкий 30-40 МкР. В летнюю сухую погоду он будет выше.

Хозяева просят измерить во дворе. Здесь пасутся куры и сидят на цепи три небольших дворняжки, которые, убедившись, что пришедший с хозяином человек «свой», радостно его облаивают. Около дома стоит металлическая печь, на которой обычно готовят еду свиньям. Зола в печи показывает «опасный» уровень свыше 60 МкР.

«Такой фон дает право на отселение», - поясняю я.

«Так что, мне печку надо выселять», - шутит Иван.

А вот зола из бани «фонит» значительно больше - 125 МкР. Советую выбросить эту золу подальше, а баню хорошо вымыть.

«Так мы этой золой огород удобряем. Чем же тогда посыпать его?» - удивляется Вера.

Хозяева приглашают меня в дом пообедать. На столе домашние соления, мед, а колбаса и хлеб из Брагина.

«Езжу в Брагин, так коня запрягать приходиться. Хороший конь - мне все завидуют».

Корову не держат, так как уже не то здоровье у пожилой семьи. Да и где пасти корову, если здесь зараженная радиацией территория?

Несколько месяцев назад семье Шилец наконец-то провели проводной телефон. Как они жили без телефона до появления доступной сотовой связи - представить сложно. Даже почтовая машина регулярно доставляет корреспонденцию в «отселенную» деревню.

«Заходят сюда и разные люди, вон как дома все разграбили. Чаще всего местные приезжают, на дрова разбирают, затем эти дрова в Брагине продают. А перед выборами 2006 года по поручению местных властей приезжали полы в оставшихся хатах разбирать. Доски нужны были на ремонт избирательных участков».

Еще раз напоминаю гостеприимным хозяевам, которые топят дома печь такими же дровами, о том, что с дымом радионуклиды попадают в организм человека, что намного опасней пребывания на воздухе с повышенным радиационным фоном. Но у семьи Шилец другого выхода, как топить печь «грязными» дровами, нет. Газ в деревню с одним домом не проведут. А уезжать из «отселенной» деревни им некуда.

Абсолютное большинство статей про Чернобыльскую Зону отчуждения рассказывают либо о соврменном состоянии Чернобыля (фотоснимки, полные разрухи и запустения), либо показывают жизнь доаварийного Чернобыля и Припяти — такие статьи наполнены старыми "прижизненными" фотоснимками этих двух городов и окрестных сёл.

Однако в жизни Чернобыльской Зоны был и другой период — когда из населённых пунктов уже ушли люди, но все улицы, дома и вещи ещё не тронуло запустение и плесень. Я бы очертил этот период во временном отрезке с 1986 по 1998 год — в это время и Чернобыль, и Припять еще поддерживались в более-менее приличном состоянии, а здания в последней даже охранялись. А ещё в то время в ЧЗО не было никаких экскурсий, и Припять была по-настоящему недоступным и закрытым городом, который окружали разные легенды и истории.

Итак, в сегодняшнем посте мы посмотрим на малоизвестные цветные фотоснимки Чернобыльской Зоны и города Припять, сделанные в девяностые годы. Заходите под кат, там интересно)

02. Для начала, как водится, немного истории. 26 апреля 1986 года произошла ядерная катастрофа на Чернобыльской Атомной электростанции — вследствие действий персонала, а также вследствие конструктивных недоработок реактора типа РБМК произошел взрыв с нарушением целостности оболочки реактора на Четвертом энергоблоке. Спустя сутки 50-тысячый город Припять, а в ближайшие недели/месяцы был отселен Чернобыль и другие населенные пункты внутри периметра Тридцатикилометровой зоны.

Создание Зоны отчуждения началось в начале мая 1986 года, внутрь периметра попали многочисленные сёла, города и , а позже был включён и город . Примерно до начала 2000-х годов в Чернобыльскую Зону не было никаких туристических экскурсий, и вся территория "Тридцатки" была доступна лишь для официальных делегаций и немногочисленных журналистов.

03. Вот так в девяностые годы выглядели отселенные деревни внутри периметра Зоны отчуждения. В то время ещё можно было увидеть отдельные улицы и участки, сейчас же в ЧЗО всё заросло непроходимым лесом.

04. Участок возле одного из домов в Тридцатикилометровой зоне. Всё заросло высокой травой, а на самом участке можно увидеть ржавый запорожец со знаком радиохазарда — загрязненные машины нельзя было вывозить за периметр Зоны отчуждения.

05. Ещё одна деревня, возле дороги валяется мотоцикл с тем же знаком-предупреждением. Не исключено, что данную технику какое-то время использовали ликвидаторы для своих нужд, и она загрязнилась не от простого стояния в деревне, а от поездок по "грязным" территориям. Сейчас в Зоне уже достаточно сложно найти такие мелкие образцы брошенной техники — все они собраны и свезены на могильники.

06. Яблоневый сад зимой, яблоки никто не собирает (некому и незачем), а возле деревьев стоит всё тот же грозный радиохазард.

07. Практически все девяностые годы в Чернобыльской Зоне отчуждения проводилось множество работ. Во-первых, делались обходы окрестных сёл, из которых изымались и захоранивались отдельные загрязненные предметы (чаще всего, металлическая техника).

08. Во-вторых, целиком уничтожались некоторые бывшие деревни. Так, например, целиком было уничтожено и закопано село Копачи возле Чернобыльской станции. Вопреки расхожему мнению о том, что Копачи уничожили из-за крайне сильной радиоактивности — его закопали просто потому, чтобы в домах вблизи ЧАЭС не селились самосёлы.

09. И в третьих — создавались специальные отстойники для крупной техники, что участвовала в ликвидации последствий аварии либо просто была загрязенной радионуклидами.

10. Вот так в девяностые годы выглядела знаменитая Россоха — самое крупное кладбище техники во всей Зоне отчуждения. Внутри охраняемого периметра стояли сотни БТР-ов, БМД, ИМР-ов, вертолетов и другой техники, что использовалась в Зоне.

11. А ещё в то время в Зоне жило несколько сотен самосёлов — так называли тех, кто не пожелал перебираться "на большую землю" из-за периметра и вернулся жить в свои родные дома. Чаще всего это были уже немолодые люди в возрасте за 60 — многие из них ушли из жизни относительно недавно, дожив до преклонных лет.

12. Самосёлы жили в Зоне привычной жизнью — разводили кур, держали коров и коз.

13. Картошку тоже сажали. А "городские" товары, вроде мыла, спичек, лекарств и керосина привозила автолавка — она работала все девяностые годы, примерно до начала-середины двухтысячных.

14. Город Припять в девяностые годы ещё не был похож на тот заросший лесом город-призрак, в который он превратился сейчас. На зимних фото девяностых Припять вообще похожа на жилой город — настораживают разве что открытые люки да колючая проволока вокруг кварталов.

15. А вот фото Припяти тех же лет, сделанное с вертолета:

16. Давайте зайдем в сам город. Большинство фотоснимков Припяти девяностых сделаны в районе парка аттракционов в так называемом "общегородском центре".

17. Машинки припятского "автодрома".

18. Еще один снимок тех же лет, сделанный с примерно той же точки. Заметно, что машинок стало меньше и их перемещали — ума не приложу, кому и зачем это понадобилось делать, особенно учитывая тот факт, что припятский "автодром" крайне радиоактивный — в 1986 году на площадке возле машинок садились вертолеты, что тушили Четвертый энергоблок.

19. Очень атмосферное фото припятского парка аттракционов в девяностые годы:

20. Общегородской центр с рестораном, домом культуры "Энергетик" и гостиницей "Полесье":

21. Замеры радиации:

22. Городской стадион:

23. Улицы.

24. Проспект Ленина с знаменитым "Белым домом", на первом этаже которого находился магазин "Радуга". Все девяностые годы в его витринах провисела бумажная аппликация "Мир, труд, май".

25. Один из припятских детских садов, фотоснимок сделан в 1990 году.

26. Там же.

27. Бассейн "Лазурный". Этот комплекс работал до 1998 года — его посещали работники ЧАЭС, а также ликвидаторы.

28. Спортзал внутри комплекса:

29. Знак на въезде в город.

Не секрет, что в Чернобыльской Зоне Отчуждения действительно много интересных мест для посещения. Тем более, что, начиная с осени этого года к уже полюбившимся местам добавили разрешение и военного городка Чернобыль-2. Однако среди всех объектов ЧЗО есть такие места, которые особняком держатся от всех остальных. Они просто другие. Здесь особая атмосфера, которая включает в себя симбиоз заброшенности и незримого присутствия человека, колорита Полесья и борьбы Природы за отнятые некогда земли, тишины и густых зарослей. Именно здесь, как нигде, получается проникнуться трагедией людей, которые в силу обстоятельств были вынуждены покинуть свои дома. Такие загадочные и уникальные, колоритные и необыкновенные села Чернобыльской Зоны Отчуждения.
1)

Сёла ЧЗО всегда будут держаться особняком от других объектов Зоны Отчуждения. Если, к примеру, в Припяти сразу после аварии личные вещи и мебель в домах полежали утилизации, то многие предметы, оставленные местными жителями в домах своих сел и деревень, так и остались лежать там с 1986 года. Наверное, именно этим и прекрасны села Зоны отчуждения. Это сродни неординарному музею советской деревни, находящейся в запустении. Кроме сего прочего здесь уникальная природа, которая только добавляет колорита в общую картину восприятия от поездок в Чернобыльскую Зону Отчуждения . В настоящем материале предложены фотографии сёл ЧЗО, сделанных во время поездок в Зону в этом году. Съемка велась в селах Залесье, Копачи, Ильинцы, Ямполь.
2)


Дом в селе Залесье, апрель 2013.
3)


4)


Местный магазин. Так же как и большинство домов Залесья, здание сильно заросло.
5)


Местный ДК.
6)


Дома разрушаются, местность зарастает, железо ржавеет, однако советские пропагандистские лозунги верны своим идеалам и не собираются менять свой облик.
7)


8)


Школа в селе Ильинцы.
9)


Коридор школы, второй этаж.
10)


"Сталкерский" артефакт в школе. В отличие от третьей школы в Припяти, данных предметов здесь практически не встретишь.
11)


Солдатский сапог. Интересно, а что может делать сапог в сельской школе?:)
12)


Школьный спортзал. По сравнению с припятскими спортзалами в школах вполне даже сохранился.
13)


Апрельский разлив реки Уж в селе Ямполь. В середине марта Украину буквально накрыли аномальные снегопады. Апрельское солнце беспощадно уничтожало снег. Вследствие чего окружающая местность была затоплена, а реки ЧЗО вышли из берегов.
14)


15)


Благодаря солнцу и талым водам нашему взору открылась вот такая красота.
16)


17)


Полузатопленные ямпольские избушки.
18)


19)


20)


21)


Село Ямполь в конце августа.
22)


Газета "Сельский вестник" за 25 апреля 1986 года. До аварии на ЧАЭС чуть меньше суток...
23)


24)

Водка "Пшеничная"
25)


26)


Детский садик в селе Копачи, январь 2013.
27)


Кукла. Наверное, один из основных атрибутов детского садика. Как, впрочем, и привычки многих фотографов делать постановочные снимки с куклами в кадре, символизируя, тем самым, весь ужас Чернобыльской трагедии.
28)


29)


Самая зловещая кукла, которая мне попадалась за все 6 поездок в Чернобыльскую Зону Отчуждения.
30)


Село Ильинцы.
31)


32)


33)


34)


Такой вот мотоцикл лежит в одном из домов.
35)


Фотографии - немые свидетели эпохи.
36)


37)


38)

Карта Зоны обязательного отселения в Ильинцах.
39)


Советские грампластинки "Мелодия"
40)


Здесь действительно тихо и спокойно.

После Чернобыльской аварии прошло тридцать лет, но ее тень по-прежнему нависает над Белоруссией. Она пострадала, как ни одна другая страна: 70% радиоактивных осадков выпали над белорусской территорией, каждый пятый житель вдруг оказался на отравленной земле. Целые деревни зарывали в землю, чтобы не дать людям вернуться туда. Катастрофа уничтожила крестьянскую культуру.

Надо искать яблони. Где яблони — там были дома. Теперь они похоронены под толщей земли, они поросли орешником и недавно высаженными соснами. Единственное, что еще стоит прямо в этой бывшей деревне — покрашенный серебристой краской памятник советскому солдату, несущий караул на въезде, как абсурдный символ того прошлого, что ныне покоится под сухими прошлогодними листьями и молодыми сосенками.

Иногда видны небольшие холмы. Это захороненные остатки домов, или, как их называют в здешних местах, хуторов — белорусских крестьянских изб с просторным крыльцом, разбитыми лестницами и резными оконными рамами.

Контекст

30 лет после чернобыльской аварии: жизнь в зоне отчуждения

Светлана Алексиевич: где бессильно оружие

Кто хуже: люди или Чернобыльская катастрофа?

Пытаюсь представить себе, как все это выглядело прежде. Избы, амбары, скотные дворы. Песчаная деревенская дорога, которая приводит на кладбище в отдалении. Могилы никуда не делись, и жители Старинки по-прежнему собираются на кладбище каждый год в начале мая, чтобы отпраздновать Радуницу, православный праздник, когда люди чествуют умерших близких трапезой у могил. Иногда даже поют и пляшут. Бывают и драки. В этом краю отношение к предкам и их земле прямолинейно и недвусмысленно. Считается, что и у земли, и у деревьев есть душа. Бросить их — все равно что бросить человека. Не говоря о том, чтобы захоронить.

«Хочу рассказать, как прощалась с нашим домом моя бабушка. Она поклонилась сараю. Обошла и поклонилась каждой яблоньке. А дедушка, когда мы уходили, снял шапку…» (Светлана Алексиевич, «Чернобыльская молитва»).

В сотнях белорусских деревень старое крестьянское общество сохранялось вплоть до 1980-х годов, несмотря на насильственную коллективизацию. Многие никогда не покидали родного дома, а среди стариков нередко встречались неграмотные. 26 апреля 1986 года это архаичное общество швырнули в атомную эпоху, когда в 200 километрах отсюда взорвалась Чернобыльская АЭС. Дул северный ветер, и 70% радиоактивных осадков выпали над Белоруссией, страной, в которой живут немногим более десяти миллионов человек. Осадки затронули более двух миллионов жителей, а более 20% территории страны оказались заражены. Никакая страна не пострадала от Чернобыльской аварии так, как Белоруссия.

Мы находимся в захороненной деревне Старинка, оборудование — так называемые дозиметры — показывает 3,2 микрозиверт в час. Для сравнения, в Японии после Фукусимской аварии люди эвакуировались из всех областей, где радиация достигала 3,8 микрозиверт в час. В Швеции нормальным радиационным фоном считаются 0,1-0,3 микрозиверт в час. В Белоруссии обычный уровень — 0,2-0,4 микрозиверт, согласно путеводителю.

Старинка находится в так называемой «зоне», то есть 600-километровой области, попавшей в радиус радиоактивных осадков после Чернобыльской катастрофы. Большая часть зоны находится на территории Белоруссии. Всего захоронены 70 деревень.

Область поделена, в свою очередь, на несколько зон, которые на карте выглядят, как лоскутное одеяло. В той ее части, что закрашена красным, вообще нельзя находиться из-за очень высокого радиационного фона. В средней части фон достаточно высок, чтобы там не рекомендовалось жить, но многие все равно вернулись. Третью зону власти объявили безопасной, несмотря на то, что радиационный фон и там повышен. Считается, что специальные учреждения следят за ситуацией. В четвертой и самой дальней зоне показатели радиоактивности превышены лишь слегка.

«В войну погиб каждый четвертый белорус, сегодня каждый пятый живет на зараженной земле» (Светлана Алексиевич, «Чернобыльская молитва»).

Вскоре после катастрофы тысячи эвакуированных предпочли вернуться в зону. Они просто не могли бросить свои дома и деревни. Среди тех, кто с самого начала отказался уезжать — 63-летняя Нина Перевалова, с которой мы встретились в покинутой деревне Дубна. Как и многие другие пожилые люди, оставшиеся в опустевших деревнях, она считает, что в эвакуации не было необходимости.

«Все, кто уехал из этих краев, умерли. Им пообещали компенсацию, и они уехали с большим шумом. Для них это был способ заработать. Но они не стали счастливее в своих новых домах, теперь большинство умерли. А мы остались, мы все еще живем».

Нина Перевалова бегает от дома к курятнику, свинарнику, овчарне. Она одета в практичные галоши, шерстяную кофту и зеленую рабочую куртку. Юбка в красную клетку, фиолетовый платок на голове. Собственно говоря, у нее нет времени на разговоры, у нее много дел, поэтому она заглядывает в избу и отправляет к нам мужа.

«Коля! Выходи, у нас гости»

Николаю Никитенко 58 лет, он бывший тракторист, а ныне безработный. Иногда подрабатывает на стройке, но по большей части живет тем, что дают сад, скотина и пенсия жены. Но и он не жалеет, что остался, хотя все остальные жители деревни уезжали.

«До аварии здесь жили семей пятьдесят. У нас был магазин, а поблизости располагался колхоз, где работала большая часть жителей. Вон там проходила дорога… А там был соседский сад», — говорит Никитенко, показывая на заросшее поле.

Из пятидесяти хозяйств остались всего три. Четыре-пять строений стоят еще крепко, остальные медленно, но верно приходят в упадок. Серые накренившиеся остовы высятся по обе стороны деревенской дороги, как старики, опирающиеся на палки. Бревна посерели от старости, у многих домов нет крыш. Некоторые уже рухнули и беспомощно лежат на земле, потихоньку превращаясь в кучи досок, пригодных лишь на дрова.

Крыши уцелевших домов покрыты жестью, которая спускается почти до земли. Они выглядят древними, как естественная часть пейзажа. Коричневые или серые, с резными оконными рамами, крашенными в ярко-зеленый или небесно-голубой цвет. Дом Нины Переваловой и Николая Никитенко очень простой и бедный, но идеально ухоженный. В избе, курятнике, овчарне и свинарнике царит порядок, каждая вещь на своем месте.

Слышится пение птиц. Покачиваются крупные зеленые листья орешника. На телефонном столбе пара аистов свила гнездо. Весна, поздняя весна. Вокруг одного из рухнувших домов скачут маленькие серые и белые козлята, они запрыгивают на остатки бревенчатой стены. Нина Перевалова с ними болтает. Она постоянно разговаривает со всеми животными, каждого называет по имени: поросенка зовут Васька, бесстрашную серую курицу — Сивка, а любимого козленка — Горка.

«Вот мой любимец Горка, мой маленький, мой хорошенький», — приговаривает Нина Перевалова и чешет козленка за ухом.

Смотрит на меня.

«Я пью козье молоко, собираю грибы и ягоды в лесу, выращиваю овощи и травы в саду. У нас куры и свиньи. У нас все хорошо. Конечно, ноги болят. Может, и из-за Чернобыля, откуда мне знать? Было лучше, все были счастливее, когда не знали об этой радиации!»

Она приглашает нас на крыльцо и наливает козьего молока в жестяную кружку. Отпиваю глоток, молоко вкусное. Отставляю кружку на стол. В этой деревне оборудование показало нормальный радиационный фон, но я не могу заставить себя допить. Я читала, как местным жителям надоели чужаки с их мерами предосторожности, и мне стыдно перед Ниной Переваловой, но она ничего не говорит. Похоже, она привыкла.

«Когда в последний раз приезжали и измеряли радиацию у нас в организме, норма у меня была превышена. Но у мужа уровень был совершенно обычный. Он пьет горилку (самогон). Говорят, хорошо от облучения».

«Я бы хотела уехать. Но мой муж лесоруб, и он отказывается»

В десятке километров от Дубны находится деревня Сычин. Ее жителей тоже эвакуировали после катастрофы. Через некоторое время люди стали возвращаться, за пару лет деревня снова ожила. Потом опустела во второй раз — люди уезжали из-за безработицы. Сейчас все дома брошены, кроме одного — с кобальтово-синим фасадом и березовыми перилами. Там живет безработный почтальон Наталья Кривошеева, ей 40 лет.

«Мне было десять, когда нас эвакуировали в соседний поселок Максимовский. Но мы там не прижились. Хуже всего были даже не гадкие сырые квартиры, а то, что местные нас избегали. Звали нас „чернобыльцами“ и считали, что мы угрожаем их здоровью. Не хотели с нами разговаривать. У нас в Белоруссии тогда был дефицит продуктов, и они были в ярости от того, что приходилось делить хлеб с пришельцами. Никогда не забуду их презрения», — рассказывает Наталья Кривошеева, смахивая слезу.

Через восемь лет после эвакуации она вышла замуж и вернулась в Сычин. Голый каменный фундамент — вот все, что осталось от дома ее семьи.

«Мы только построили тот дом, он был дорогой. Его попросту украли, разобрали по частям. Так что мы вселились в пустую библиотеку, и я устроилась работать почтальоном в соседнюю деревню. Но сейчас меня сократили, и мы последняя семья в этой деревне. Печально, когда молодому человеку не с кем поговорить! Я бы хотела уехать. Но мой муж лесоруб, и он отказывается», — жалуется Наталья.

Она злится на себя, что они с мужем так долго тянули с отъездом.

«Все остальные возвращенцы уехали из нашей деревни. Сюда больше не ходят автобусы, маршрут совсем перестал окупаться. У нас нет денег на машину, даже на поросенка нет денег, его же надо кормить! Нет электричества и воды, я стираю вручную. Смотрите на мои руки!» — говорит Наталья и вытягивает свои грубые, шелушащиеся рабочие руки.

Но и Наталья не слишком задумывается о радиации. Они с мужем живут огородом и натуральным хозяйством, как почти все в зоне. Рядом с домом дозиметр показывает нормальный фон, но уже через пару километров уровень радиации подскакивает. Районы, где разрешено проживание, вплотную граничат с зараженными землями.

«Нам сказали, что можно пить молоко от наших коров и есть наши овощи. Три года мы так и делали. А потом нам внезапно сообщили, что нельзя ничего есть и пить»

Примерно в 60 километрах лежит маленький населенный пункт с оптимистичным названием Майск — «майская деревня». Дома сильно отличаются от старинных белорусских изб. Белые современные двухэтажные дома выстроились по линейке, вокруг — квадратные, обнесенные заборчиками сады. Майск — одна из деревень, которые были отстроены заново в так называемых безопасных районах. Жители только фыркают, услышав эти слова.

«Видите огонь на другой стороне поля? Там зараженный участок, туда ходить нельзя. Но каждую весну и каждое лето там пожары, и радиация распространяется. Нельзя ходить в лес и собирать грибы и ягоды. Все опасно. Мы окружены радиоактивными землями, мы будто на острове. Что это за жизнь?» — взрывается Ольга, учитель рисования немного за тридцать. Она сгребает листья в саду.

Ее мать смотрит на нас с негодованием.

«Нам приказали не говорить с журналистами! Держать рот на замке. После катастрофы я четыре года работала в колхозе. Сеяла на поле, в пыли, вдыхала все, что поднималось с земли. А потом оказалось, что там один из самых загрязненных районов, и мы переехали сюда. Компенсация? Нет. Мы же теперь живем в безопасном районе!»

Вне себя, Ольга отбрасывает грабли и торопится к картофельным грядкам за домом.

Все жители Майска прибыли из деревни Чудяны, которую советские власти сначала признали безопасной. После первой эвакуации людей отправили по домам, а через четыре года снова эвакуировали в свежеотстроенный городок Майск, который оказался окружен радиоактивными территориями.

«Нам сказали, что можно пить молоко от наших коров и есть наши овощи. Три года мы так и делали. А потом нам внезапно сообщили, что нельзя ничего есть и пить. Многие были возмущены, но что тут сделаешь? А теперь мы живем в на редкость плохо выбранном месте, и что мы можем? Куда нам уезжать? Чернобыль разрушил наши жизни», — констатирует Ольга тем же измученным тоном, какой я слышала у многих здесь.

Люди даже не жалеют о случившемся, просто констатируют факт.

Ольга рассказывает, что у нее не все хорошо со здоровьем, ее мучает боль в суставах. Этот симптом типичен для жителей зоны и соседних областей.

«Но связь с Чернобылем никак не докажешь. Мои дети учатся в местной школе, им там дают йод в таблетках и бесплатные путевки в санаторий два раза в год. Вот наша единственная компенсация за жизнь рядом с чернобыльской зоной», — говорит Ольга.

Она не хочет фотографироваться и не называет своего настоящего имени.

На другой стороне поля высится памятник с небольшой табличкой: «Здесь была деревня Чудяны, в ней жили 137 семей, всего 323 человека. Захоронена в 1999 году».

«Наш институт совершенно не заинтересован в том, чтобы скрывать происхождение рака, наоборот. Нам нужны все возможные ресурсы»

Число случаев рака щитовидной железы в Белоруссии резко увеличилось после Чернобыльской аварии. По мнению Павла Моисеева, директора государственного Института онкологии и радиологии в Минске, цифры говорят сами за себя. В 1990 году рак щитовидной железы встречался в 1,2 случаях на 100 тысяч человек, в 2014 году — в 18,3 случаях. В зоне риска находятся дети, особенно девочки.

«После катастрофы в атмосферу попали большие объемы радиоактивного йода. Он влияет на щитовидную железу. Почему-то эта железа более восприимчива к радиации у девочек и женщин. Мы не нашли этому никаких объяснений. Хорошая новость в том, что рак щитовидной железы поддается лечению, если его вовремя обнаружить», — говорит Павел Моисеев.

Он приглашает нас в белорусский национальный центр исследования рака в Лесном — зеленом пригороде Минска. Там находится крупнейшая в стране онкологическая больница со стационаром на 832 места. Когда мы приезжаем в центр, все койки заняты. В Белоруссии растет распространение не только рака щитовидной железы, но и всех остальных видов онкологических заболеваний. Павел Моисеев говорит, что связь с Чернобылем научно не доказана, за исключением рака щитовидной железы, который считается особым случаем.

Моисеев в курсе, что в вопросе Чернобыля многие белорусы перестали верить властям. Он вскидывает руки.

«Представьте себе, я слышу об этом постоянно. Но я говорю лишь о том, чему мы можем дать научное объяснение! Наш институт совершенно не заинтересован в том, чтобы скрывать происхождение рака, наоборот. Нам нужны все возможные ресурсы. В Белоруссии экономический кризис, но мы только что построили два новых исследовательских центра и возводим клинику. И она будет достроена, хотя у государства сейчас намного меньше средств. Сегодня мы получаем ресурсы по-другому, нежели прежде. Наш научно-исследовательский институт — лучший из того, что есть во всех бывших советских республиках».

При этом Моисеев признает, что еще не известны все болезни, возникающие в результате Чернобыля. Тридцать лет — слишком малый срок для таких металлов, как цезий и стронций.

«Высвободились огромные объемы радиоактивного йода, цезия и стронция. Мы все еще не знаем всех последствий, которые, вероятно, возникнут через 20, 30 или 50 лет. Время покажет»

Юрий Бандажевский посвятил всю свою жизнь исследованию последствий Чернобыля. В 1989 году он основал первый в стране Чернобыльский институт в Гомеле. Гомель — один из крупнейших городов вблизи так называемой зоны заражения. Бандажевский критиковал власти за их легкомысленное отношение к последствиям аварии и в 2001 году попал в тюрьму по обвинению во взяточничестве. Amnesty International сочла обвинение сфабрикованным и назвала Бандажевского узником совести.

Его выпустили через четыре года, после чего Бандажевский получил временное убежище во Франции. Сегодня он ведет исследовательскую работу на Украине. Я беседую с ним по скайпу.

«С 2014 года мы обследуем детей в двух районах под Киевом, где выпадали радиоактивные осадки — в Ивановском и Полесском. Каждый год обследуем четыре тысячи детей в возрасте от 3 до 17 лет. В целом их здоровье плохое, у 80% разного рода проблемы с сердцем. Смертность от сердечных заболеваний и рака очень высока в этих районах, в особенности среди молодых трудоспособных людей», — рассказывает Бандажевский.

Он не хочет комментировать ситуацию в Белоруссии, поскольку больше не может там работать. Зато он подчеркивает, что Евросоюз, который, само собой, финансирует его научный проект, также отнесся к последствиям аварии на Чернобыльской АЭС с легкомыслием. У Украины недостаточно ресурсов для проведения исследований, а Белоруссия — диктатура, в которой ученые, критикующие власти, могут столкнуться с серьезными проблемами.

«Надо выделять средства на исследования в каждом отдельном регионе, а не вываливать все в одной куче. Собственно говоря, в тех районах вообще не должны жить дети. Мы можем только предполагать, каково будет долгосрочное влияние на их здоровье. Необходимо расширить научную работу, а это, в свою очередь, потребует больше ресурсов, чтобы индивидуально обследовать каждого ребенка и понять, какие факторы с чем связаны», — поясняет Юрий Бондажевский.

Как именно соотносятся разные факторы, — над этой темой много размышляли жертвы Чернобыльской катастрофы в последние тридцать лет. Сперва они верили государству, но оказалось, что власти систематически лгут. Потом они начали делать собственные выводы, что приводило к распространению истерических слухов.

Сегодня многие жертвы по-прежнему чувствуют, что их обвели вокруг пальца

Никто еще точно не знает, насколько заражена земля и насколько в действительности ухудшилось здоровье. Есть только подозрения и догадки.

Николаю Расюку было тридцать лет, когда он проехал по дороге, которую сейчас зовут «Дорогой смерти». Эта дорога ведет прочь из образцового советского города Припяти рядом с Чернобыльской АЭС. Он ехал мимо атомной станции в огне, над которой плыло малиновое облако. Люди распахивали окна, выглядывали, восхищались.

«Когда мы подъехали к парому, то увидели множество рыб, которые не могли плыть, и их вынесло на берег. Люди собирали рыбу голыми руками… никто не понимал, насколько это опасно. Мы поехали дальше, на дачу, и тут у меня резко заболела голова. Я вышел из машины, меня стошнило, а когда мы приехали, я выпил литр водки. Так что я жив. Но многие мои родственники и знакомые заболели или умерли», — рассказывает Николай Расюк.

Его жена Валентина Расюк работала на фабрике радиоприемников в Припяти. Сам Николай был электриком. Город Припять построили вплотную к новой с иголочки АЭС, которую возвели в 1977 году и считали самой безопасной в мире. Когда случилась авария, очень немногие понимали, что теперь весь район стал опасным для жизни.

«Я беспокоилась о моих родственниках и друзьях, которые работали на атомной станции, боялась, что их ранило. Но ни на секунду не задумалась о радиации. Только приехав к родственникам в Киев, мы поняли, о чем шла речь. Они сказали, что мы должны принимать йод — прежде мы ничего такого не слышали. Нас даже не предупредили, что нельзя выпускать детей играть на улице!» — говорит Валентина Расюк.

Семья Расюк решила переехать из Украины на прежнюю родину — в Белоруссию.

«Мы приехали в Могилев, и нам там говорили, что нам осталось жить лет пять. Как мы должны были к этому отнестись? В основном, я думала о детях, я так хотела, чтобы они выросли», — рассказывает Валентина.

Дети выжили. Супруги Расюк прожили в Могилеве более двадцати лет. Но родители обоих остались в так называемой «зоне» и быстро умерли.

«В каждую годовщину Чернобыля городские власти говорят памятные речи. Всегда одно и то же — о героях, которые спасли нас от опасности. Никогда не упоминают о множестве людей, которые заболели или чьи жизни были разрушены. Я несколько раз пытался взять слово, раздавал „Чернобыльскую молитву“ Светланы Алексиевич, но они применяли силу против меня и теперь вообще не допускают на памятные мероприятия», — говорит Николай Расюк.

Институт исследования рака в Минске утверждает, что нельзя определить научную связь между аварией на Чернобыльской АЭС и какими-либо формами рака, помимо рака щитовидной железы. Расюк скептически хмыкает.

«У нас, людей из зоны, своя статистика. Каждый год на Радуницу мы едем в наш родной город, чтобы вспомнить предков. Встречаемся, едим и пьем вместе, делимся воспоминаниями. Считаем, сколько нас умерло и сколько осталось. Мы и так видим, что происходит».

В конце нашего интервью Расюк наливает в маленькие хрустальные рюмки белорусский бальзам на травах. Поднимает свою рюмку.

«За нас, кто все еще жив».

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.